П.Н.
Лекции, прочитанные перед студентами в С-Петербурге, Москве, Юрьеве, Риге, Киеве и Харькове.
Вряд ли найдется среди нас мыслящий человек, который не остановился хотя бы на некоторое время перед светлою личностью Иисуса Христа. Уже очень она замечательна по своей высоте и чистоте и по тому неизмеримому влиянию,
Но, вместе с тем, каждый, читавший евангельские повествования сознательно, а не под колпаком навязанных или унаследованных взглядов, становился, должно быть в тупик, натыкаясь на некоторые совершенно невероятные события в жизни Христа. Как, например, отнестись к описанию Его сверхъестественного, рождения, к факту творимых Им чудес, смерти Его и воскресения Его из мертвых, словом к сверхъестественной стороне Его жизни, к вопросу о Его Божественности, в смысле воплощения Божества в его личности? Для очень многих все эти сомнения принимают острую, мучительную форму.
Невольно нарождается вопрос: как это могло быть? Все люди рождаются естественным образом, чудес не делают, умирают и не воскресают. Неужели из общего правила в истории человечества могло быть одно исключение? Как это невероятно! В природе все происходит по установленным незыблемым
законам. Никаких чудес и сверхъестественных явлений нет и быть не может. Наука чудес не признает... Не гораздо ли вероятнее допустить, что Христос был такой же человек как мы, только наилучший, идеальнейший из всех людей, и что все повествования о будто - бы творимых им чудесах и об Его воскресении из мертвых, словом о Его Божественности - просто легенды, изобретения позднейшего времени... И стоит - ли вообще тратить время над этим вопросом? Раз мы имеем учение Христа, не все ли равно, признать - ли Его Богом или человеком?Обыкновенно люди, даже образованные и умные, настолько поверхностны, что удовлетворяются подобными суждениями и, прочитав всего несколько фельетонных статей по этому вопросу или легковесного автора, вроде Ренана, считают вопрос о божественности Христа совершенно исчерпанным или "поконченным", решив его в отрицательном смысле.
Может быть, реферат этот убедит хотя бы некоторых, что вопрос, за кого мы почитаем "Сына
Человеческого", имеет большее значение, нежели они вначале предполагали, и что вопрос этот, "по нынешним данным науки", для образованного мыслящего человека едва - ли может считаться "поконченным". Вернуться к содержанию.
Скептическое отношение образованного мира к так называемым чудесам вполне естественно. Уж слишком много люди нагрешили в смысле слепого легковерия ко всякого рода небылицам. Но не нужно, конечно, впадать и в противоположную крайность и считать "сверхъестественным" или невозможным все то, чего мы не можем понять и объяснить. "Гордость человеческого невежества", справедливо говорит Бюхнер (Kraft und Stoff), "сказывается в том, что мы считаем невозможным что-либо потому, что оно кажется нам непонятным". Неопытный дилетант обыкновенно скоро выносит свой непогрешимый приговор, с апломбом заявляя, что то или другое явление "невозможно". Серьезный же ученый в подобных случаях много осторожнее. Он знает, что область исследованных наукою явлений ничтожна в сравнении с объемом неисследованных и то что мы и в настоящее время лишь прикоснулись к краю ризы истинной науки. Он помнит, что даже и так называемые точные науки часто покоятся на основных положениях, которые еще не доказаны. Математика (геометрия) построена на аксиомах, которые принимаются "на веру" и которых доказать нельзя. Физика требует веры в атомы и молекулы, которых никто не видел, да и возможно ли вообще представить себе единицу неделимую? Мы объясняем свет колебанием волн мирового эфира, но есть ли такой эфир? Не одна ли это счастливая гипотеза? Что такое электричество? И этого мы не знаем, хотя, быть может, ежедневно пользуемся им.
Обыкновенно указывают, что так называемые сверхъестественные явления невозможны "потому, что они нарушают незыблемые законы природы". Но, как справедливо говорит д-р Роу в своих апологетических лекциях, читанных в Оксфордском университете (см. "Очевидные истины христианства", перев. Фивейского), не следует смешивать двух понятий - "сил" природы с "законами" природы. Силы природы, в смысле причин явлений в природе, конечно, не перестают действовать в определенном направлении, напр., сила притяжения или центробежная сила, пока они не сталкиваются с противоположными силами. Под "законами" же природы мы разумеем некоторую последовательность, наблюдаемую в явлениях природы, например, что вода при известной температуре замерзает, что тела от теплоты расширяются и от холода сокращаются и т.д. Бывают, однако, исключения из таких законов, которые казались навеки незыблемо установленными. Стоит только вспомнить переворот, произведенный открытием радия с его удивительными свойствами. С каким недоверием научный мир отнесся вначале к известию об этом открытии; как ученые пожимали плечами, встречая с улыбкою заявления г-жи Кюри. И все же оказалось, что опыт опроверг теорию, и теорию пришлось "перекроить" по опыту.
Но разве мы знаем все силы природы?
Не открывает ли наука все новые удивительные силы, нам дотоле неведомые? Мы знаем теперь о существовании сильнодействующих лучей, невидимых для глаза, и звуков, не слышных для уха, и говорим о радиоактивных свойствах некоторых тел, т.е. о таких вещах и силах, о существовании которых наши предки и не подозревали. Где же предел этим открытиям? Мы все чаще и чаще открываем теперь такие силы "сравнительно высшего порядка", благодаря которым многие, на первый взгляд непостижимые, явления получают наглядное разъяснение. Сто лет, приблизительно, тому назад французский ученый заявил, что он напал на след такого открытия, которое даст людям возможность в течение получаса послать запрос в Китай и получить оттуда ответ. Его подняли на смех и назвали сумасшедшим. Совершенно разумно рассуждали, что если гонец будет скакать безостановочно, без сна и без отдыха, день и ночь в Китай, или парусный корабль поплывет туда с неизменно попутным ветром, то и в таком невероятном случае потребуется на это, по крайней мере, несколько месяцев. Рассуждали правильно по данным того времени. Но этот ученый работал над первыми началами электрического телеграфа. Электричество существовало в мире, но люди не знали этой силы или не умели ею пользоваться. То же самое можно было бы сказать относительно возможности разговаривать на расстоянии сотен верст посредством телефона или снимать фотографию с содержания запертого ящика при помощи Рентгеновских лучей.Можно согласиться с положением, что сверхъестественных явлений нет, в самом строгом смысле этого слова, потому что каждое явление есть следствие какой-нибудь причины - и в этом смысле весьма метко замечание Гарнака, что "чудес нет, но чудесного очень много". Однако нам приходится часто признавать, что есть много сил и причин, нам еще неизвестных, так что мы только с большой осторожностью вправе говорить о возможности или невозможности разных явлений.
Неужели эти открытия новых и "сравнительно высших сил" ограничиваются только областью так называемых материальных явлений? Почему не допустить возможности существования сил сравнительно высшего порядка и в других областях, например, В областях нравственных и психических явлении
? "Мы еще далеко не знаем всех материальных сил". говорит Гарнак, "и мы еще гораздо менее знаем с силах психических",..."На этом основании", продолжает он, "мы сделались гораздо осторожнее прежнего в наших суждениях о чудесах древнего прошлого".Где же тогда граница между миром естественным и сверхъестественным? Где кончается первый, где начинается последний, и есть ли между ними граница? По всей вероятности, нет, и вопрос, с научной точки зрения, сводится к тому: существуют ли или нет силы "высшего порядка"?
Большинство критиков, напр., Давид Штраус, Ренан и пр. приступают к исследованию жизни Христа с готовой теориею, что все, что "они считают" сверхъестественным априори невозможно, и соответственно этому "перекраивают" евангельские повествования по своему. Другие, как, напр. Гарнак, весьма непоследовательно допускают возможность некоторых чудес, например, исцеления слепых и хромых, но отрицают возможность других. Научно ли это?
Христос в Евангелии (Матф. 12, 28) заявляет, что Он совершал чудеса силою Духа Святого, - силою Божиею. Много - ли мы знаем о Святом Духе и вправе - ли мы указать, что для Него возможно и что нет? Мы иногда видим своими глазами, что в человеке произошла удивительная перемена, от какой-то благодатной силы, но природа ее остается для нас в значительной мере скрытою.
Будем же в этих вопросах истинными служителями науки, людьми не легковерными, но - без предвзятых убеждений, людьми с широким кругозором, готовыми принять истину и преклониться пред нею, откуда бы она ни пришла, хотя бы она и опрокинула некоторые излюбленные нами теории, хотя бы она и не получила пока профессорского "
approbatur" и не была зарегистрирована в наших научных учебниках. Приступим в таком духе к изучению личности Иисуса Христа. Многое, что мы читаем о Нем в евангелиях покажется нам на первый взгляд неправдоподобным и невероятным. Но действительно ли это невозможно? Может быть, мы именно здесь встречаемся с проявлением силы наивысшего порядка, делающее невозможное - возможным.Не предрешая поэтому вопроса о возможности или невозможности упомянутых в евангелии чудес, рассмотрим внимательно те стороны личности Христа, которые поддаются научному исследованию. Если имеются данные, указывающие на Божественность Христа, или на вероятность ее, то вопрос о так называемых чудесах не может, по указанным причинам, представить принципиальных затруднений.
Поступая научно, мы должны остановиться: 1) на тех источниках, из которых мы черпаем наши сведения о Христе; 2) на изучении самой личности Христа по имеющимся о нем данным, и 3) на тех выводах, которые с логическою последовательностью вытекают из положительного или отрицательного решения вопроса о Божественности Христа.
Большинство даже образованных лиц у нас, в России, весьма мало знакомо с источниками христианства, они никогда самостоятельно не изучали личности Христа по евангелиям, не помышляли о выводах, вытекающих из того или другого решения вопроса об Его Божественности и все свои сведения черпают из вторых рук. В результате - отсутствие твердо обоснованных убеждений и склонность, наткнувшись на непонятное место в Евангелиях или на неожиданный противный довод, опрометчиво сдать всю свою позицию, не считаясь со всеми результатами такого шага.
Вспомним, что в столь обширном, глубоком и сложном вопросе нельзя построить окончательного вывода на одном или другом аргументе, или на одной или другой группе аргументов за или против того или другого решения. Мы должны взвесить все доступные нам данные и считаться со всеми выводами из них. Только совокупность всех аргументов должна склониться стрелка наших весов. Будем честны и добросовестны в этом отношении. Истина света не боится.
Вернуться к содержанию. Подлинны - ли и достоверны - ли наши евангелия?"Христианство слагалось в течении трех столетий", пишет Ренан (Viе dе Jesus). Этим он хочет сказать, что так как самое древнее из всех дошедших до нас рукописных евангелий (Соdех Sinaitikus) написано в 350 году после Христа, то, по всей вероятности, в этот длинный промежуток времени, после кончины Родоначальника христианской религии, сложились все легенды об Его чудесах и Божественных свойствах и что на самом деле Он был простой смертный человек, как мы, весьма идеально настроенный. Эту точку зрения поддерживают Л. Н. Толстой и многие другие. Действительно, самая древняя евангельская рукопись, до сих пор открытая, относится к указанному времени, так что целых 250 лет отделяют его от того времени, когда скончался последний из апостолов, Иоанн, составитель четвертого Евангелия. Но, спрашивается, в каком положении находятся прочие наши греческие и латинские классики, в подлинности которых мы не сомневаемся? Оказывается, что Эсхиль жил от 525 - 456 г. до Р. Хр., древнейшие же рукописи его сочинений относятся к 11. столетию после Христа, так что здесь мы имеем промежуток времени в 1500 лет. Для сочинений Софокла, Фукидида и Геродота промежуток времени приблизительно такой же; для сочинений Виргилия промежуток - около 300 лет, для сочинений Тита Ливия - 400 лет, для сочинений Горация - 900 лет, для сочинений Тацита - 750 лет, так что, В сравнении с ними евангельская рукопись занимает довольно выгодное положение. Отсутствие у нас более древних евангельских рукописей объясняет отчасти тем, что последние обыкновенно писались не на пергаменте, недоступном по цене людям малосостоятельным, какими было большинство первых христиан, а на листах из папируса, которые сравнительно скоро портились; во-вторых, тем, что некоторыми императорами, В особенности Децием и Диоклетианом, были изданы специальные предписания об уничтожении всех христианских книг, так как ими поддерживалась, по их мнению, христианская вера. Не легко было скрывать объемистые рукописи в течении почти трех столетий жестоких гонений.
Что Евангелия наши существовали в том виде, в каком они дошли до нас, и раньше 350 года, видно из того, что имеются рукописи других авторов, в подлинности которых наука не сомневается, дающая или цитаты и извлечения из евангелий, от более раннего периода, или ссылки на них и подтверждающая самым разительным образом главные факты, упомянутые в евангелиях.
Имеется, например, трактат апологетического содержания, написанный в 140 году по Р. Хр. бывшим языческим философом Иустином на имя императоров Антонина Пия и Марка Аврелия, в котором он обрисовывает жизнь и учение Христа и описывает быт христианских общин того времени. Интересно прочесть цитаты, которые он делает из евангелия, и его ссылки на последнее. "На воскресных собраниях христиан", пишет он, "читаются мемуары апостолов" (евангелия)...
Не далее как десять лет тому назад в Египте найдено сочинение ученика Иустина, Тациана, написанное приблизительно в 170 году по Р. Хр., представляющее, в виде сводного евангелия, извлечения из всех наших 4-х евангелий.
Имеются также ссылки на разные места из евангелий в сочинениях более ранних писателей, например, у Климента Римлянина, от 97 года Р. Хр., и у других авторов; но вдаваться в эту специальную область библейской критики нам не приходится, и для нас будет достаточно стать на ту почву, которую завоевала себе современная либеральная германская школа богословия, с профессором Гарнаком во главе. Мы можем быть вполне уверены, что эти богословы процедили каждую йоту рукописей в своих критических исследованиях.
Господствовавшая в Германии в середине прошлого столетия Тюбингенская школа богословия, со знаменитым профессором Бауэром во главе, отрицавшая подлинность почти всех книг Нового Завета, уже давно опровергнута дальнейшим ходом науки, и в настоящее время германская либеральная школа считает подлинность по крайней мере 3-х евангелий и всех посланий, без одного, фактом научно установленным.
Если же мы для большей осторожности обратимся к самому радикальному крылу упомянутой школы, то и там мы находим, что и представители этого крайнего критического направления признают несомненную подлинность четырех посланий апостола Павла, именно: к Римлянам, 2-х к Коринфянам и к Галатам.
Но так как в этих посланиях, написанных апостолом Павлом в 60-х годах после Р. Хр., содержатся все существенные части христианского учения, В том числе указания на воскресение Христа из мертвых и на Его Божественность, и так как послания этого апостола принимались всеми христианскими общинами в Малой Азии, Греции, Италии, словом везде, куда ни проникала христианская церковь, то из этого неминуемо следует, что эти основные положения христианского вероучения ни в каком случае не являются к самому раннему периоду христианства. Значит уже в 60-х годах первого столетия по всему побережью Средиземного моря первые христианские общины верили в чудеса и воскресение Христа из мертвых и в Его Божественность. Этим падает вся гипотеза Ренана о позднейшем возникновении этих вероучений. Есть еще маленькое обстоятельство, на которое Ренан не обратил внимания, - это тот факт, исторически установленный и неоспоримый, что все христианские церкви, повсеместно, с самого начала, ежегодно соблюдали праздник Пасхи и приветствовали членов своих возгласом "Христос Воскрес!" Откуда и как утвердился у них этот обычай
?Перейдем теперь к вопросу о достоверности евангельских повествований, в смысле вопроса о правдивости их изложения. Можно мельком заметить, что раз мы допускаем подлинность, хотя бы некоторых из наших евангелий, то уже этим мы создаем веское предложение в пользу искренности их авторов и вероятной правдивости их изложения. Трудно же допустить, чтобы один из апостолов Христа - Левий, автор первого Евангелия, или апостол Иоанн, или спутники ап. Павла - Лука и Марк, описывали события заведомо ложные или вообще недостоверные. Против этого говорит и самый тон евангелий, тон до того искренний, правдивый, трезвый и простой, что у непредубежденного читателя невольно возникает чувство доверия к авторам этих повествований. Многие лица, приступившие с недоверием к чтению евангелий, вынесли убеждение об их достоверности именно под впечатлением этого неподражаемого, правдивого тона их. Другой довод - масса мелких деталей в изложении, рассыпанных по всем Евангелиям (в особенности же в Евангелии от Марка), таких деталей, которые мог подметить только очевидец событий, и которые едва ли можно было бы воспроизвести впоследствии. Чтобы судить об убедительности или неубедительности этих доводов, нужно, конечно, относиться с евангелиями основательно.
"Исключительный характер Евангелий не подлежит никакому сомнению", пишет профессор Гарнак: "эту простоту и выразительность формы нельзя было воспроизвести даже несколько десятков лет спустя... совершенно ясно, что мы имеем здесь дело, В главном, с преданиями первых времен". В пользу достоверности наших евангелий говорит тот факт, что мы встречаемся с одними и теми же евангелиями, написанными в Греции в Галии, в Египте, В Риме, в Палестине, в Северной Африке и пр., из чего видно, как ревниво церквами оберегался первоначальный текст этих писаний.
"Но в этих Евангелиях есть масса ошибок и противоречий", возражают некоторые, "к тому же, кроме этих евангелий, были еще и другие - так называемые апокрифические, которые полны самых грубых и фантастических сказок и давно всеми признаны недостоверными. Почему канонические евангелия заслуживают большого доверия, чем эти последние"?
Действительно, в Евангелиях есть и ошибки и несогласованности в изложении, но о массе таковых может говорить только тот, кто мало знаком с евангелиями. В Евангелии от Матфея, напр., одно пророчество о Христе (гл. 27, ст.9) приписано пророку Иеремии, между тем как оно на самом деле встречается у пророка Захария (гл. 11, ст. 12 и 13). У одного евангелиста упоминается о двух бесноватых в стране Гадаринской, которых исцелил Господь. У другого евангелиста их не двое, а всего один. У Иоанна помазание Христа Мариею имело место за неделю до распятия Христа, у других - это случилось накануне страдания Его. В двух первых евангелиях сказано, что оба распятых со Христом разбойника поносили Его, а у Луки указано, что один из них поносил Христа, а другой упрекал его за это и покаялся и т. д. Но касаются - ли эти мелкие различия в тексте самой сути вопроса? Во всех тех случаях, когда вопрос касается божественности Христа, Его воскресения из мертвых, Его речей и существенных событий из Его жизни - все Евангелия говорят одно и то же без тени различия по существу. Не являются - ли эти мелкие различия в некоторых внешних деталях скорее доказательствами подлинности евангелий? Если бы евангелия были сочинены позднейшими авторами, то последние, конечно, позаботились бы, чтобы не было подобных "противоречий" и чтобы "не видны были швы" в рассказах. Подобные мелкие различия в изложении всегда будут, и они совершенно неизбежны, когда об одном и том же событии сообщают разные люди, из разных мест и в разное время.
Пусть, напр., несколько самых добросовестных газетных репортеров опишут какое- нибудь событие в городе, напр., пожар, и в результате всегда получится не вполне сходное сообщение о нем. Евангелия же написаны не в одно время, а, как полагают, между 70 - ми и 90 - ми годами, первое евангелие от Иоанна около 100 - го года.
Что касается апокрифических евангелий, напр., евангелия Варнавы, книги Еноха, Откровения ап. Петра и др. то, не говоря о чудовищных небылицах, повествуем в них (напр., о том, как Христос в младенчестве лепил птиц из глины и затем превращал их в живых и т. п.), самый тон этих фантастических сказаний до того расходится со скромным, трезвым, правдивым тоном наших евангелий, что о каком-нибудь сходстве и сравнении достоинства тех и других не может быть и речи. Один из новейших переводчиков апокрифических сказаний, англичанин Б. X. Каупер (издание Норгэта в Лондоне), пишет: "До принятия на себя этой работы
(т. е. перевода), я не сознавал, как сознаю теперь, какая пропасть лежит между истинными евангелиями и этими сказаниями".Можно было бы, конечно, причислить к источникам, из которых мы черпаем наши сведения о Христе, сочинения других представителей христианской литературы первых двух столетий, но это заставило бы нас выйти из рамок настоящего реферата. На основании вышеизложенного, оставляя в стороне религиозное значение евангелий, можно сказать, что они представляют собою весьма ценный исторический материал и обладают, с научной точки зрения, весьма высокою степенью достоверности. В них мы бесспорно имеем бесхитростные повествования лиц-очевидцев описываемых событий, или лиц, близко стоявших к таким очевидцам.
Вернуться к содержанию. О личности Иисуса Христа.Кто хочет составить себе обоснованное убеждение о личности Иисуса Христа, по необходимости должен изучить ее из первых источников - по евангелию, и не довольствоваться сочинениями других писателей о Христе. Придется вникать в Его слова, Его поступки, Его учения, Его характер, Его смерть... и делать это без всяких предвзятых взглядов. Аргументы отвлеченного свойства никогда не удовлетворят честного искателя истины.
Прежде всего, мы встречаемся с вопросом, жил - ли вообще Христос? Является - ли Он вполне историческою личностью или нет? Может быть, Его существование не достоверные существования Гомера? Бебель вскользь упоминает в одной из своих речей о мифическом Христе и Геккель (Welträtsel) также высказывает сомнение в Его историческом бытие.
Что Христос историческая личность, удостоверяется свидетельством выдающихся писателей, не только христианских, но и еврейских и языческих. Тацит, напр. (Annales Х V, 38, 44), упоминая о "ненавидимых всеми за их злодейства христианах", говорить, что "учредителем этой секты был некто Христос, который, в царствование Тиберия, предан смертной казни в Иерусалиме по приговору проконсула Понтия Пилата". Из других римских писателей, писавших о христианстве и об его основателе, можно указать на врага христиан Цельсия (около 180 г.), на Лукиана, Светония и ученого Плиния, друга императора Трояна. Плиний докладывал последнему, приблизительно в 112 году по Р. X., что вся вина христиан в том, что они "собираются в определенные дни, поклоняются Христу, как Богу, и клятвенно обязывают друг друга никогда не обманывать, не красть и не совершать прелюбодеяния. Из еврейских писателей можно сослаться на историка Иосифа Флавия, друга императора Тита, много написавшего об Иоанне Крестителе, о Христе и о христианстве. О Христе говорится и в Талмуде. Интересно, что в выпущенном в Берлине профессором Дальманом издании последнего имеются указания о Христе, об Его Матери и учениках более, чем в 40 местах, хотя, конечно, во враждебном духе. Талмуд упоминает и о чудесах, совершенных Иисусом, но приписывает их влиянию нечистой силы. Вообще можно сказать, что историческое существование Христа никогда не подвергалось серьезному научному сомнению.
Переходя к рассмотрению облика Христа, который нам дают книги Нового Завета, мы прежде всего замечаем, что Христос, которого нам рисует Евангелие от Матфея, тот же самый, каким Его представляют евангелисты Марк и Лука. Хотя у Иоанна и упомянуты такие речи Христа, которых мы не находим у других евангелистов, но характер описываемого им Спасителя тот же, что у других евангелистов. Разногласий между ними в этом отношении нет.
Во вторых, облик Христа по евангелиям облик цельной, живой человеческой личности. Это не мертвая мозаика из различных повествований, но живое лицо, которое живет перед нами, мыслит, чувствует, действует, плачет, радуется... Эта живая цельность была бы совершенно невозможна, если бы евангелия были компиляциею легенд разных времен и разных авторов, как некоторые воображают, точно так же, как нельзя было бы из множества рисунков разных художников. Создать такое произведение искусства, каким например, является Сикстинская Мадонна Рафаэля.
Если же допустить, что личность Христа является сочинением одного какого-нибудь весьма талантливого автора, то приходится спросить, кто мог бы вообще придумать такую личность, такой характер, такие речи, такие мысли и поступки, какие мы видим во Христе? Всякая человеческая личность теряет при близком ее рассмотрении, но чем глубже мы вникаем в характер и личность Иисуса Христа, тем Он является перед нами возвышеннее, совершеннее и святее.
Вспомним Его бесподобную нагорную проповедь (Матф. гл. 5 - 7), в которой Он открывает нам такие обширные новые духовные горизонты и клеймит грех, не только в действии, но и в словах, мыслях, воображении и чувствах. Вспомним Его безграничную милость к самым грешным и падшим (Иоан. 8. 3. Лук. 7. 37. 19. 2. Иоанн 4. 7.). Вспомним глубокие, живые притчи, напр., притчу о блудном сыне (Лук. 15
), которая с вечною свежестью говорит нам о всепрощающей любви Отца Небесного к кающемуся грешнику; вспомним бесподобное смирение Христа, которое Он проявил при омовении ног учеников (Иоанн 13. 5); напомним себе Его непостижимую широту и высоту взглядов в догматическом отношении, от которой мы и в наше время еще так далеки (Иоанн 4. 21 - 24); воскресим в своей памяти Его удивительное психологическое понимание сердца человеческого и признание этого сердца очагом и центром греховной заразы в человеке (Марк. 7. 20 - 23); вспомним Его бесподобную молитву "Отче наш", последнюю Его молитву за учеников (Иоанн 17) и первые слова Его на кресте (Лук. 23. 34), а также торжественные прощальные слова к ученикам (Матф. 28. 18 - 20). Кто мог бы придумать такого Христа?Есть еще одна сторона в облике Иисуса Христа, которая поражает нас своею неслыханностью, - это Его безгрешность. Нигде мы не встречаем у Него ни грешного слова, ни неодобрительного поступка; нигде мы не видим в Нем и малейшего сознания о собственной греховности и нужде в прощении, даже в момент смерти, когда обыкновенно у человека падают все иллюзии и просыпается совесть. Кто, кроме Него, мог сказать: "Кто из вас обличит Меня в неправде" (Иоанн 8. 46). Грешному человеку не придумать безгрешной личности. Вспомним, какими представлялись Божества у языческих народов, с человеческими страстями и слабостями. Даже Будда никогда не выдавал себя за безгрешного. Магомет перед смертью смиренно каялся в своих грехах перед Богом и просил о помиловании. У Христа ничего подобного мы не находим. Другие люди, знакомясь с Ним (Лук. 5. 8), получали впечатление о своей греховности, многие и в наше время испытывают то же самое от Его речей, у Него же Самого, совесть которого была столь чутка, как ни у кого другого в мире, мы ни разу не замечаем ни сознания своих недостатков, ни нужды в получении прощения грехов.
В тесных рамках реферата мы, конечно, не можем войти в детальное рассмотрение всех сторон облика Христа. Достаточно, если подчеркнем, что вряд ли найдется человеческая добродетель, которая не получила бы своего наилучшего, наивысшего выражения в личности Христа, так что, на чем бы мы ни сосредоточили свое внимание, на мудрости - ли Его ответов и суждений, на высоте - ли Его нравственных принципов, на глубине - ли Его Богосознания. мы всюду выносим впечатление о таком совершенстве, которое безусловно выделяет Его из среды всех других людей. И вместе с тем, как верно указывает профессор Шафф ("Христос - чудо истории"), "в Его характеристике мы находим не только полноту. но и совершенную симметрию и гармонию всех добродетелей". Его твердость никогда не переходила в сентиментальность, Его воздержание никогда не делалось само умерщвлением. Он соединял ревность о Боге с не утомительным участием к нуждам людей, нежную любовь к грешникам - с неумолимою строгостью к греху, смелость - с мудрою предусмотрительностью, непреклонную твердость - с изумительною кротостью и мягкостью. Он никогда не заблуждался в Своих суждениях о людях, не обманывался внешним видом, Он видел людей насквозь... Когда Его спрашивали, Он давал всегда такие ответы, лучше которых ничего нельзя было придумать".
Такой мыслитель, как Д. С. Милль, которого никак нельзя заподозрить в пристрастии к христианству, спрашивает (
Essaus on Nature), "кто из учеников Христовых или из последователей последних был бы в состоянии изобрести речи, приписываемые Иисусу, или придумать такую жизнь и такой характер, как нам описывают Евангелия? - Конечно, не рыбаки Галилейские и, еще менее того, писатели первых веков христианства"."Никогда", пишет Руссо (Emile, т. 2), "евреи не могли бы сочинить ни этот тон, ни эту мораль. Сочинитель был бы удивительнее самого героя". Это понятно. Если не Шекспир написал приписываемые ему литературные произведения, а Бэкон, как это одно время предполагали, то Бэкон был такой же гений, каким считают Шекспира. Тот, кто мог сочинить того Христа, которого мы находим в Евангелиях, был бы таким же удивительным "Божиим чудом", как и Сам Христос.
Все до сих пор сказанное могло бы привести к заключению, что Христос - бесподобная по своей чистоте и высоте человеческая личность и только. Защищая подобный взгляд обыкновенно упускают из виду, что значительная часть изречений Христа вносит полный хаос в этот человеческий облик Его, если только слова эти не вполне отвечают действительности. Мы имеем в виду те изречения, которые прямо или косвенно говорят об Его Божественности.
Как мог человек смиренный и разумный, и правдивый выдавать себя за Сына Божьего в смысле воплощения Божества? Против этого и Ренан и Л. Н. Толстой и многие другие возражают, что Христос никогда и не выдавал Себя Сыном Человеческим, чтобы этим подчеркнуть свою человеческую природу, и что Он под словом "Сын Божий" подразумевал человека подобного нам, в котором Божье духовное начало достигло своего высшего развития. В подтверждение этого взгляда обыкновенно указывают и на то, что когда обратились ко Христу с вопросом, Он ли Христос, Сын Божий, Он ответил уклончиво словами: "Вы говорите, что Я" (Лук. 22. 70). Большинство почитателей Ренана и Льва Николаевича Толстого принимают это разъяснение на веру и не берут на себя труда проверить его по евангелию. Таким образом в широких кругах укоренилось представление, будто Христос нигде Сам не заявлял о Своей Божественности. В действительности же дело обстоит наоборот: Христос, по свидетельству всех евангелий, решительным образом заявлял о Своей Божественности. Правда, Он называл Себя и "Сыном Человеческим", подчеркивая как бы человеческую сторону Своего существа, но прямо и косвенно Он указывал и на свою божественность. Мнимая уклончивость ответов Христа, когда Он вопрошающим отвечал "ты говоришь" или "ты сказал", объясняется тем, что на греческом и латинском языках нет специальных слов "да" и "нет" и слова "
dicis" и были обычною формою для утвердительного ответа. Не всегда однако Христос отвечает в такой, как будто уклончивой, форме. В 14 главе Евангелия от Марка (ст. 61, 62), когда первосвященник обратился к Нему с торжественным вопросом: "Ты ли Христос, Сын Благословенного", - Он ответил: "Я есмь" и прибавил: "и Вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных". Определеннее и яснее ответить нельзя).Нужно пожелать, что в русском переводе слово бесцветно и неудачно переведены словом "я".
Не мешало бы спросить себя, о каком "Сыне Человеческом" здесь говорится? Неужели о смертном человеке? Может ли человек говорить о себе подобные слова, если он не лишился совершенно и рассудка, и совести?
В связи с этим текстом можно указать, что Христос во всех трех первых Евангелиях упоминает о пришествии "Сына Человеческого" на облаках, с великою славою и силою (см. Матф. 24. 27, 30. Марк. 13. 26. Лук. 21. 27, 36). Давид Штраус (Das Leben Jesu) с досадою констатирует этот факт и затрудняется, чем объяснить подобные слова.
Вопрос о том, что Христос Сам о Себе говорил, имеет для нашего вопроса столь принципиальное значение, что я позволю себе привести еще несколько цитат из Его речей.
Как может смертный человек говорить о себе: "Я даю им жизнь вечную и не погибнут вовек, и никто не похитит их из руки Моей"? (Иоанн 10. 28); или "Я есмь путь, истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня", (Иоанн 14. 6); или "Я и Отец одно" (Иоанн 10. 30), или "Дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его" (Иоанн 5. 23); или "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я среди них" (Матф. 18. 20); или "Истинно, истинно говорю вам, прежде нежели Авраам был, Я есмь" (Иоанн 8. 58); или "Ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира" (Иоанн 17. 5); или "Кто исповедает Меня пред человеками, того и Сын Человеческий исповедает пред ангелами Божиими" (Лук. 12. 8); или "Дана Мне всякая власть на небе и на земле... и се Я с вами во все дни до скончания века" (Матф. 28. 18, 20).
Как смотрели на Христа ближайшие Его ученики, видно из первого послания ап. Иоанна (гл. 5, ст. 20), где он говорит: "сей есть истинный Бог и жизнь вечная". Что евреи поняли Христа именно в этом смысле - видно из их ответа: "Не за добрые дела мы побиваем Тебя камнями, а за богохульство, что Ты, будучи человеком, делаешь себя Богом" (Иоанн 10.33). По этой же причине первосвященник и разодрал свои одежды и признал Его повинным смерти за богохульство (Марк. 14. 63, 64). Как легко Христос мог бы оправдать Себя, если бы Он вышеуказанными словами имел в виду сказать нечто другое.
Подобных мест в Евангелиях можно бы привести много, но и этих достаточно, чтобы показать, за кого Христос Себя почитал. Можно не соглашаться со Христом по существу, но нет возможности отрицать того факта, что Он Сам прямо и косвенно заявлял о Своей Божественности, в смысле воплощения Божества.
Сопоставляя все то, что мы узнали о Христе, об Его характере, об Его речах и действиях, в нас невольно созревает жгучий вопрос: Кто же Он, в самом деле?
Чем глубже мы вникаем в этот вопрос, тем загадочнее становится для нас личность Христа. Утверждать, что Он просто гениальный человек, невозможно. Как мог не то что гениальный, но и вообще здравомыслящий человек сказать о себе: "Прежде, нежели Авраам, Я есмь" (Иоанн 8. 58), или: "Я есмь путь, истина и жизнь"? (Иоанн 14. 6). Как мог умный человек отказаться от возможности провести все свои реформаторские планы, когда ему предлагали царский венец (Иоанн 6. 15), и сознательно, намеренно погубить свою популярность, как Он это сделал по свидетельству ап. Иоанна (гл. 6, 7 и 8)? Как мог Он, предвидя печальный исход Своей жизни, тем не менее заявить, что Он явится опять во славе и восторжествует над своими противниками?
Как мог Он мнить Себя Царем Небесного Царства (Матф. 24. 30. 31) и будущим Судьею над живыми и мертвыми? (Матф. 25. 31... Лук. 21. 36). Но, может быть, Христа можно назвать "идеально хорошим" человеком, который проповедовал добро и искал добра всем, - за что и пострадал? Если Христос был только человек, то Он был человек дурной, ибо возмечтал о себе бесконечно много и сознательно вводил других в заблуждение, хладнокровно и без всяких иллюзий обрекая доверчивых и простодушных учеников Своих на мучение и на смерть (Матф. 10. 16 - 23. Лук. 21. 12).
Многие думают найти выход из затруднения, предложив, что Он увлекался Своими мечтаниями. Чтобы оценить, насколько основательно такое мнение достаточно мысленно воскресить в своей памяти облик Христа по Евангелиям. "Постоянная ясность спокойствие, самообладание, скромность, достоинство и терпение Христа", говорит профессор Шафф, "представляют радикальную противоположность тому, что составляет отличительный признак мечтателя. Неужели такой дух, ясный как небо, живительный как воздух, пронзительный как меч, здравый и мощный, всегда верный Самому Себе, - неужели такой дивный дух способен на такое глубокое роковое самообольщение и ошибку насчет Своего признания"? Считать Христа за "сумасшедшего" человека или за "сознательного обманщика" никто конечно, не станет, кто по евангелию знакомился с Ним. Кто же Он, в таком случае?
Чем больше размышляешь над личностью
Иисуса из Назарета, тем загадочнее она становится. Поневоле приходим к заключению, что если Он не тот, за кого Он Себя выдавал, то есть не воплощение Божества, а только человек, то Он является не возможнейшим сочетанием высочайшей нравственной высоты и глубочайшего шарлатанства, величайшей гениальности и сумасбродства, глубочайшего смирения и невообразимой гордости, бесподобной правдивости и гнуснейшего обмана удивительнейшей психологической проницательности и не возможнейшего самомнения, высшей трезвости и разумности в суждениях и поступках и непостижимой экзальтации словом, Он был бы невозможным, неземным чудовищем.Если же то, что Он говорит о Себе и о Своей Божественности истина, то все черты Его характера сливаются в чудный гармонический образ неземной красоты и совершенства.
Вернуться к содержанию.Не дитя - ли своего времени Христос?
Всякий человек является чадом своего времени и произведением окружающей его среды, в главных чертах своего нравственного и интеллектуального развития. Бывают, конечно, гениальные передовые личности, как напр., Платон, Конфуций, Гаутама-Будда, Гете и др., которые высоко возвышаются над общим уровнем своих соотечественников и кладут свой отпечаток на целые народы и на целый период истории. И тем не менее эти люди являются чадами своего времени. Можно проследить, как через них получают выражение мысли, дремавшие дотоле в народном сознании. Быть может, потому их влияние ограничивается только известным периодом времени или определенными народностями.
Интересно было бы проверить, насколько это правило находит себе подтверждение в отношении личности Христа. Мы знаем из евангелий, что Он подчинялся всем предписаниям закона Моисеева и являлся по плоти истинным сыном народа Израильского. И тем не менее, какая пропасть лежит между Ним и лучшими представителями еврейства того времени и следующих веков. Те из нас, которые знакомы с книгою Фаррара "Жизнь Иисуса Христа", припомнят, как и простой, и ученый люд того времени был связан мертвою буквою закона и предписаниями раввинов, и как весь горизонт еврейства ограничивался пределами одной Палестины. Один из самых либеральных раввинов того времени, кроткий Хиллель, проповедник милосердия, в котором некоторые хотят видеть учителя Христа, был еще так связан узкою богословскою казуистикою, что он мог написать ученый трактат о том, может ли правоверный еврей без нарушения субботы съесть яйцо, которое курица положила в субботний день.
Какое новое, глубокое, духовное понимание Бога и св. Писания у Христа, и какая изумительная духовная свобода и ширина взгляда. "Поверь мне", сказал Он Самарянке (Иоанн 4. 21 - 24), "что наступает время, когда и не на горе сей и не в Иерусалиме будете поклонятся Отцу... истинные поклонники будут поклонятся Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе... Бог есть дух, поклоняющиеся Ему должны поклонится в духе и истине". У кого Он мог научится таким принципам? Какой глубокий переворот Христос внес в сознание народа Израильского, когда Он указал на истинный смысл предписаний закона Моисеева о субботнем дне, словами: "суббота - для человека, а не человек для субботы" (Марк. 2. 27), и вообще на суть религии, заключающуюся не в одном внешнем исполнении религиозных обрядов, а прежде всего - во внутреннем повороте к Богу (Матф. 5. 20. 15. 8 и 23, 25 - 28). Какая изумительная свобода у Него от национальных предрассудков, столь свойственных иудейскому народу (Иоанн 10. 1б)! Как Его взгляд охватывает весь мир, когда Он дает ученикам повеление идти и учить "все народы" (Матф. 28. 19) и проповедовать евангелие не только в Иудее и Самарии, но и до концов земли (Д. Апост. 1. 8). Как туго эти принципы прививались даже ученикам (Д. Апост. 10. 34, 35 и 11. 18), и как они в настоящее время, после восемнадцати столетий, еще непонятны для многих лиц.
У кого же Христос мог научиться Своей премудрости и широте взглядов? Профессор Гарнак определенно указывает, что хотя влияние раввинских ученых сильно заметно в писаниях апостола Павла, оно вовсе не заметно у Христа. "Совершенно ясно, что Христос не учился у раввинов пишет он.
Но откуда, в таком случае, у Него такая глубина и широта, которые остались изумительными и по настоящее время и ставят Его неизмеримо выше всех духовных наставников человечества всех времен? Как мог "этот 30-ти летний молодой еврей" сделаться родоначальником христианских церквей для всех частей земного шара, одинаково для эскимосов, индусов, негров, монголов и культурных народностей Европы и Америки? Как мог Он, после трех кратких лет проповедничества, сделаться путеводною звездою для лучших людей всех времен всех народностей и всех классов общества? Мог ли Христос быть "произведением" Назарета или тогдашней Палестины?
Но, может быть, на Христе отразилось влияние греческой или римской культуры и цивилизации? 'Знание греческого языка было весьма распространено в Палестине", говорит профессор Гарнак, "столь же, как знание шведского языка в Финляндии в наши дни, но облик Христа и речи Его", продолжает он, "не обнаруживают никакого сродства с миром греческой цивилизации". То же можно было бы сказать и о влиянии на Него римской культуры. Достаточно вспомнить, что учение Христа вращалось исключительно на почве религиозной и что, именно в этой области, политеизм и идолопоклонство Римлян, Греков и Халдейских народов в корне расходились с мировоззрением Христа.
Но что сказать о возможном воздействии буддизм; на учение Христа? Читаем нередко предложения, обыкновенно в газетных фельетонах, что Христос посетил Индию в годы молодости своей и принес оттуда хотя бы часть своего учения. Но такие
предположения остаются всецело голословными. Бумага все терпит. Нельзя отрицать, что некоторые стороны буддийского учения превосходны и близко подходят к учению Христа, напр., учения о самоотречении, о любви к ближним, о добрых делах, о милосердии и т. п. Но не следует забывать, что существует общечеловеческая мораль, которая встречается у всех народов и формулируется ими, то яснее, то неопределеннее, и что к этой общечеловеческой морали принадлежит и вышеупомянутые добродетели, которые так прекрасно изложены у великого учителя Индии. Действительно существует большое сходство в этом отношении между его учением и учением Христа, но не следует забывать, что учение Будды в других отношениях, притом не во второстепенных, но в самых существенных, диаметрально расходится с учением Христа. Достаточно вспомнить, что мировоззрение первого атеистическое, высшая идея его самоумерщвление, идеал человека монах и высшая цель человека прекращение его существования, чтобы уразуметь, что эта религия смерти в корне расходится с религией Того, Кто говорил: "Я есмь жизнь и воскресение" и возвещал для этой жизни и для будущей мирное, радостное общение с Богом живым, Отцом Небесным. Мы здесь, конечно, не касаемся вопроса о преимуществах одной религии над другою, но хотим подчеркнуть, что едва ли стоить распространяться о сходствах их в некоторых деталях, когда религии эти в самых основных началах своих в корне расходятся между собою.В наше время часто указывают на поразительное сходство в рассказах о рождении Христа и Гаутама-Будды, которое не может быть случайным. В священных книгах буддистов сказано, напр., что при рождении Гаутама раздалось удивительное небесное пение, что цари подносили новорожденному ценные подарки, старый брамин принял его на руки свои и признал в нем спасителя от всех зол, что он крестился в воде, искушался злыми духами в пустыне, что имя матери Его Мария и т. д. Конечно, такое сходство не случайно, но ревнители буддизма обыкновенно умалчивают, что в южно-буддийском каноне (на острове Цейлоне), в котором учение это сохранилось в наиболее чистом виде, обо всех этих рассказах нет ни полслова. Они встречаются только в северно-буддийском каноне, принятом в Тибете и в Монголии. Уже тот факт, что в атеистической буддийской религии упоминается о "небесном пении", об "искушении бесами" и т. п., должно было бы внушить нам недоверие к подлинности этих рассказов. И действительно, в древнейших изданиях северного канона мы их не встречаем, а только в сочинениях пятого столетия после Христа и позднее, т. е. с того времени, когда несторианские христиане уже проникли в Монголию и успели познакомить многих со своим учением (см.
“Eitel lektures on buddhism"). "Гораздо вероятнее предложить", пишет профессор Грант ("The religins of the world"), что эти рассказы перешли к буддистам от христиан, а не наоборот. Вернуться к содержанию.
Когда мы говорим о "воскресении" Христа, мы понимаем это слово не в переносном, аллегорическом смысле, как, напр., отзываются о великих людях, о Шекспире, Гете и др., что они живы и после смерти, продолжая жить в памяти людей, как, напр., Пушкин писал о себе: "Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет и тленья избежит"... Под воскресением Христа мы имеем в виду действительное возвращение Его к жизни, силою свыше, после действительной смерти на кресте.
Нашему исследованию подлежит, таким образом, вопрос о действительности факта воскресения Христа из мертвых.Краеугольное значение этого факта очевидно. Если Христос воскрес из мертвых, то Он не смертный человек, как мы. Если Он не воскрес, то Он, конечно, только человек, а не воплощение Божества. Если Он не воскрес, то мы вправе подвергнуть сильнейшему сомнению все Его чудеса; если Он воскрес из мертвых, то это есть чудо из чудес, перед которым бледнеют все остальные чудеса в евангелии, и к принятию их тогда уже не представится больших затруднений. Такое значение придавал воскресению Христа и апостол Павел. "Если Христос не воскрес", пишет он (1 Кор. 15. 14),-"то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша". Того же мнения и Давид Штраус ("Das Leben Jesu"). 'Здесь мы стоим у распутья", пишет он," и должны или отказаться от нашей попытки объяснить жизнь Иисуса естественным образом, или мы должны найти разъяснение вести о воскресении без сверхъестественного вмешательства"... "Этот вопрос", продолжает он, "есть жизненный нерв христианства". Так смотрели на этот факт и христиане первых времен. "Сего Иисуса Бог воскресил, чему мы все свидетели", говорит апостол Петр в своей первой проповеди (Д. Ап. 2. 32), с убежденностью, радостью и дерзновением провозглашая всенародно этот факт. Сила апостольской проповеди лежала именно в том, что они проповедовали повсеместно не только христианскую мораль, но прежде всего весть о распятом и воскресшем из мертвых живом Спасителе Христе. Куда ни проникало христианство, по всему побережью Средиземного моря, а затем и по всему миру, везде краеугольным камнем этого учения была вера в воскресшего из мертвых Господа. Неудивительно, что противники христианства всех времен всячески старались подорвать в этом пункте учения апостолов.
Можно свести учения, отвергающие действительность воскресения Христа, к трем главным группам.
Прежде всего, мы встречаемся с предположением, что Христос на кресте не умер, а впал лишь в глубокий обморок, от которого Он потом очнулся в прохладной гробнице.
Сторонники этой теории ссылаются на кратковременность пребывания Христа на кресте и на возможность, вследствие этого, Его мнимой смерти. Для подкрепления этой гипотезы они охотно ссылаются на случай, упомянутый у Иосифа Флавия, о том, как, возвращаясь однажды с похода, он застал в числе многих распятых евреев, трех своих друзей, которых он снял с креста, и вернул одного из них к жизни, несмотря на то, что он довольно долго висел на кресте. Д. Штраус насмешливо доказывает несостоятельность вышеупомянутой гипотезы, указывая, что если из трех распятых, подававших еще признаки жизни, удалось, при самом тщательном уходе за ними, спасти лишь одного, то мало вероятно, что очнулся и ожил без ухода за ним один, не подававший более признаков жизни. На действительность смерти Христа указывает упомянутый в Евангелии от Иоанна факт, что воин пронзил Ему бок копьем и, во-вторых, свидетельство римского сотника, присутствовавшего (ex officio) при казни. Совершенно естественно, что Пилат не поверил первому известию о скорой кончине Христа (Марк. 15. 44, 45) и дал разрешение на снятие тела лишь после того, как получил официальный рапорт этого сотника, который головою ручался за достоверность сообщенного известия. Возможность мнимой смерти Христа опровергается еще следующим соображением. Как верно замечает Д. Штраус, "несчастный страдалец, полуживой, с трудом выползший из гробницы, нуждающийся в самом внимательном уходе, и затем все-таки скончавшийся не мог бы произвести на учеников впечатления торжествующего победителя над смертью и могилою Человек с пробитыми ногами", пишет медик, проф. Шитлов (Мысли о Богочеловеке), "не только не мог бы пройти на третий день три версты в Эммаус, но, с медицинской точки зрения, он не мог бы стоять на ногах раньше месяца после снятия его с креста". В настоящее время теория о мнимой смерти Христа потеряла научное значение.
Другая теория гласит, что Христос действительно умер на кресте, но не воскрес, и что вскоре после Его смерти были распущены ложные слухи об Его воскресении. С этой теорией мы встречаемся рано, и первыми ее защитниками и распространителями были первосвященники (Матф. 28. 13 -15). Но и эта теория не выдерживает и самой снисходительной критики. Действительно, кто же мог украсть тело Христа? Не первосвященники и фарисеи, конечно, ибо, как верно замечает Штраус, при первом известии о мнимом воскресении Христа, они показали бы Его труп и положили бы этим конец всяким толкам. Притом они не только не были заинтересованы в разглашении подобной вести о Христе, но даже сильно опасались ее (Матф. 28. 12). Не могли также украсть тело Христа воины римской стражи. Они не только не имели никакого интереса в этом деле, но, при железной дисциплине римского войска, они головою отвечали за сохранность вверенного им трупа. Но, спрашивается, во-первых, как у них могла зародиться даже мысль о воскресении Христа из мертвых? Когда Христос ходил с ними до своего страдания и предвещал им о своем предстоящем воскресении из мертвых, ученики недоумевали и не понимали даже значение этого слова (см. Марк. 9. 10, 31, 32. Лук. 18. 34). У Иоанна мы читаем, что ученики на третий день после распятия еще не понимали, что Он, по Писанию, должен был воскреснуть (Гл. 20. 6). Неужели они вдруг теперь, на третий день после распятия, прибегли бы к такой бессовестной, непонятной и невероятной для еврея выдумке о воскресении Христа, с расчетом, что им поверят? Допуская такое предложение, мы тем самым утверждаем, что по крайней мере некоторые из учеников были сознательными лжецами и обманщиками.
Но как им могли поверить? Как этому поверили Мать Христа и братья Его? Последние при жизни Его не верили в Него, неужели теперь ложь убедила их? (Д. Ап. 1. 14). Как мог поверить этой лжи такой умный самостоятельный мыслитель, как апостол Павел и многие другие? Как эта ложь могла поддерживаться? Поневоле спрашиваешь себя, неужели эти простодушные рыбаки могли быть такими актерами, чтобы с величайшим апломбом провозгласить заведомую ложь и затем до самого конца своей жизни ни разу не выходить из своей роли. Неужели ни один из них не протестовал бы против такого обмана? Ложь рано или поздно обнаружится, и в особенности такой грубый обман, как этот, не мог бы долго оставаться скрытым. Наконец, какой расчет для учеников прибегнуть к такому гнусному обману? Какую выгоду они могли получить от него? За проповедь о воскресении Христа они встретили лишь презрение, преследование, удары, лишения, мучительную смерть. Гарнак и Штраус оба определенно указывают, что ученики Христа были несомненно убеждены в действительности Его воскресения и что их искренность не подлежит никакому сомнению. Таким образом и эта гипотеза представляется крайне не убедительною.
Остается третье предложение теория о галлюцинации, которая говорит, что ученики "вообразили", что увидели воскресшего Господа. Некоторые писатели, как Ренан, придают большое значение "истеричной" природе Марии Магдалины, высказывая предложено, что легенда о воскресении Христа исходила от нее. Другие, более основательные критики, как Штраус, проводят мнение, что в начале некоторые ученики "благодаря своему возбужденному состоянию", увидели призрак Христа, а за ними другие вообразили, что видели Его. Чтобы сделать эту гипотезу более правдоподобной, Штраус предполагает, что после распятия Христа ученики стали изучать Писания и наткнулись на мысль о воскресении; так как для этого потребовалось бы продолжительное время, то Штраус подвергает сомнению известие о воскресении Христа "на третий день" и полагает, что слухи о воскресении, вероятно, возникли позднее. Против этого необходимо заметить, что ученики Христа вовсе не были слабонервными, истеричными людьми, как эти авторы предполагают: это были коренастые, здравомыслящие рыбаки, которые вовсе не были расположены ни к нервному расстройству, ни к тому, чтобы поверить видениям других людей. К тому же они совсем не были в возбужденном состоянии, а были убиты горем и ожидали чего угодно, только не воскресения их любимого Наставника. Чем объяснить такую внезапную перемену от глубочайшей горести к радости и уверенности, которая уже не покидала этих людей до конца их жизни, передавалась ими тысячам других лиц и подкрепляла их в страданиях и в мучениях?
Последовательный ход событий был по евангелиям приблизительно таков, что впервые ко гробу пришли несколько женщин в воскресенье рано утром. Они нашли гробницу пустою и увидели ангела, объявившего им о воскресении Распятого (Марк. 16. 2 - 6). Они в страхе прибежали к Петру и Иоанну, которые поспешили к гробу и нашли его пустым (Иоан. 20. 2 - 10). Затем Христос открылся Марии Магдалине (ст. 11- 17), Симону Петру (Лук. 24. 34), двум ученикам на пути в Эммаус (Лук. 24. 13), одиннадцати апостолам два раза (Иоанн 20. 19, 26) и 500 ученикам собранным вместе (1 Кор. 15. 4 -6). После этого Он открылся ученикам в Галилее (Марк. 14. 28) и в течение 40 дней являлся им, говоря о Царствии Божием (Д. Ап. 1. 3).
Из этого видно, что свидетелями воскресения были очень многие лица, в течении весьма продолжительного времени, так что о самообмане одного или другого не может быть речи. Слыхано ли, чтобы одно и то же привидение представлялось так ясно, так часто, столь продолжительное время (40 дней), столь многим и столь различным лицам? Ведь всякий человек, увидел призрак или сновидение, приходит же в себя и дает себе отчет в нереальности виденного. Это же явление представлялось не в виде тени или туманного образа, но давало себя ощупывать (Иоан. 20. 27) и говорило внятные, чудные слова (Иоан. гл. 20 и 21), в том числе такое изречение какого не мог бы придумать ни один еврей, и которое сделалось на все века лозунгом для миссионерской деятельности христианской церкви (Матф. 28. 19).
Никогда ни обман, ни самообман учеников не мог бы привести к таким дивным и долговечным последствиям. Поневоле приходишь к выводу, что так называемые естественные объяснения факта воскресения Христа требуют больше веры, чем евангельское изложение этого события.
Вернуться к содержанию.Выводы.
Большинство лиц, отвергающих Божественность Иисуса Христа, а также большинство лиц, признающих это, непоследовательны. Как те, так и другие обыкновенно упускают из виду те последствия, которые по необходимости вытекают из занимаемого ими положения. Многие, вероятно, никогда самостоятельно не вдумывались в эти последствия и были бы удивлены видеть, к каким выводам обязывает их то или другое решение. Некоторые боятся быть последовательными до конца и сознательно или несознательно прячут, подобно страусам, голову, чтобы не видеть того, что для них неприятно.
Не лучше ли и не честнее ли взглянуть на итоги наших вычислений и считаться с ними на ошибочность наших расчетов.
Представим себе прежде всего, что на основании каких-нибудь новых данных, доселе еще не известных, будет неопровержимо доказано, что Христос был не воплощение Божества, а такой же смертный человек, как мы.
В таком случае мы должны с неизбежною последовательностью признать:
"В шестидесятых годах прошлого столетия", пишет он, - я был увлечен распространившимся тогда среди образованных людей безбожием и много лет прожил атеистом. Потеряв веру в Бога, я чувствовал, однако, что для полноты разумной жизни мне
чего-то не достает, что на месте исчезнувшей веры осталась какая - то пустота, что учение материалистов не удовлетворяет меня, не дает осмысленного познания самого себя и окружающего меня мира. И эта пустота, эта казавшаяся мне бесцельность и бессмысленность жизни заставили меня, наконец, призадуматься и основательно познакомится с евангелием". Описав, как путем основательного знакомства с книгами Нового Завета он, наконец в достоверности их содержания, автор продолжает: Тут окончился путь исследования, и я вступил в область давно утраченной мною веры; я пристал к тихому берегу, от которого был оторван волною атеизма; я познал смысл жизни; я нашел раскрытою ту дверь, в которую я тщетно стучался; я понял глубочайший смысл слов: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные... и найдете покой душам вашим." Я пришел ко Христу и нашел ответ на все мучившие меня вопросы, нашел и душевный покой". Значит и он заблуждался.До сих пор мы рассматривали некоторые выводы, с неизбежностью вытекающие из предположения, что Иисус Христос - только человек. Остановимся теперь на нескольких выводах противоположного свойства. Предположим, что мы, тем или иным путем убедились, что Христос был действительно Тот, за Кого Он Себя выдавал, - не простой смертный человек, как мы, но воплощение Божества, "Единородный Сын Божий", Спаситель мира. Что вытекает из такого положения?
Попытаемся, прежде всего, забыть все то, что мы когда-либо читали или слышали о Христе, и войдем в положение человека, узнавшего о евангельской вести в первый раз. Мы с детства так свыклись с атеизмом, что словно притупились для правильной оценки ее.
Услышав впервые евангельскую весть: 'Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную" (Иоанн 3. 16), весть о том, как жил, учил, страдал, умер за нас и воскрес Христос, о том, что
Он не только "когда-то жил", но и "теперь жив" и призывает нас к Себе..., мы были бы потрясены такою Его жертвою и такою любовью до самой глубины нашей души.Мы чувствовали бы обязанность и горячее желание узнать все то, что только можно узнать о Христе, познать Его Самого как можно глубже и мы принялись бы с величайшим усердием за основательное чтение той книги, которая говорит нам о Нем.
Мы сознали бы, что совершилось мировое событие непостижимой важности, последствия которого должны быть неизмеримо велики..., что такая жертва не могла пройти даром..., что наверно теперь открыты для каждого человека новые возможности примирения, очищения и чистой, святой и полезной жизни на земле в общении с Богом..., что истинное христианство должно быть чем-то
высоким, чудным и светлым, непохожим на то номинальное, мизерное христианство, которое мы привыкли видеть вокруг себя...Мы прониклись бы сознанием, что одно внешнее признание Христа, одно наружное исполнение хотя бы всех религиозных обрядов и обычаев, одно умозрительное понимание Св. Писания и пути спасения не могут удовлетворить ни Его, ни нас. Его жертва так велика, что она к чему-нибудь нас да обязывает.
Мы поняли бы, что Он должен сделаться личным нашим Законодателем и Господом и что все наше отношение к Богу, к людям, к себе самим и ко греху должно определиться волею Христа.
Именно в этом пункте многие верующие так непоследовательны .
Мы почувствовали бы горячее стремление ответить на такую любовь - тем же и, не стыдясь имени Христа, смело и решительно положить наши лучшие силы и дарования на служение Ему и на распространение Его царства на земле.
Наконец, мы ясно сознали бы, как бы наши сведения о Христе ни были еще недостаточны, что в этом вопросе нам нельзя занимать нейтрального положения и что нам необходимо стать, открыто перед всеми, всем сердцем, на сторону Христа, или же сознательно и решительно против Него.
Вернуться к содержанию.